Богословие. Со-Творцы: как свобода и Промысел пишут историю вместе

Цикл «Богословие Современности». Выпуск 2. Автор — Дмитрий Ватуля. 

«Сердце человека обдумывает свой путь, но Господь управляет шествием его.» (Притчи 16:9)

В начале было не Слово, а диалог. Эта мысль, отчаянная и прекрасная, лежит в сердце библейского откровения. Мы привыкли к образам всемогущего Бога-Монарха, предопределяющего ход истории, и человека-марионетки, чья свобода — иллюзия, терпимая до поры. Но эта картина не только устарела, но и богословски бедна! Что, если история — это не предписанный сценарий, а живой, непредсказуемый роман, соавторами которого выступают Творец и его творение?

Идея о том, что человеческая свобода является угрозой божественному замыслу, — это позднейшее наслоение, порожденное скорее страхом перед хаосом, чем доверием к Промыслу. На деле же все обстоит ровно наоборот: именно свобода делает Промысел возможным. Без подлинно свободного партнера нет отношений, а без отношений — нет любви. А ведь именно любовь, по слову апостола, есть цель всего домостроительства, то есть мироустройства (1 Ин. 4:16).

Тезис первый: свобода как условие любви

Представьте себе художника, который пишет портрет. Каждый мазок, каждый оттенок предопределен его волей. Холст безмолвен. Теперь представьте драматурга, который приглашает актера на сцену, вручает ему текст, но ждет не точного его воспроизведения, а живого, одухотворенного ответа. Актер может забыть реплику, может импровизировать, может даже уйти со сцены. Риск колоссален. Но только в этом риске рождается подлинное искусство здесь и сейчас.

Бог, согласно христианскому вероучению, есть Любовь (1 Ин. 4:8). Любовь же по своей природе не может быть принудительной; она требует свободы объекта любви. У любви всегда открыта ладонь. Божественное всемогущество проявляется не в тотальном контроле, а в смиренной силе, которая уступает место Другому. Он творит мир «не необходимостью природы, но силой воли», как писал еще блаженный Августин. Акт творения — это первый акт доверия, первый шаг к установлению отношений.

Свобода воли человека — не досадная аномалия в божественном плане, а его краеугольный камень. Бог желает не послушных рабов, а детей, друзей, собеседников. Трагедия грехопадения — это не трагедия вышедшей из-под контроля системы, а трагедия разрыва отношений, болезненное, но возможное следствие дарованной свободы. Другого пути становления и взросления, видимо, не существует. Запретный плод был не «ловушкой», а маркером, границей, внутри которой могла расти доверительная связь. Отказ от нее был актом свободы, пусть и разрушительным. Но и этот отказ не отменил исходного правила: без свободы выбора любовь Адама к Богу не только не имела бы ценности, но была бы невозможна.

Тезис второй: Промысел как вектор, а не сценарий

Если свобода реальна, то как тогда понимать Промысел Божий? Традиционное сознание часто представляет его в виде детализированного маршрута, где каждый наш шаг предрешен, а любое отклонение — грех или ошибка. Однако такой взгляд превращает жизнь в квест с единственно верным прохождением, где наша задача — угадать заранее составленный план.

Гораздо ближе к правде иная метафора: Промысел — это не GPS-трек, а компас. Он не диктует каждый поворот, не запрещает свернуть на живописную проселочную дорогу или даже заблудиться. Он указывает генеральное направление — на Север, к Образу, в котором заложен наш личностный потенциал, к Царству Божию. Этот вектор смысла человек может принять или отвергнуть.

Взгляните на ключевые библейские нарративы. Бог призывает Авраама выйти из Ура, но не дает ему карты; Он указывает направление: «в землю, которую Я укажу тебе» (Быт. 12:1). Весь путь патриарха — это череда свободных решений, ошибок (выдача Сарры за сестру), сделок и моментов глубочайшего доверия (жертвоприношение Исаака). Бог направляет его шаги, но путь Авраама — от Авраама.

То же самое с апостолом Павлом. Бог радикально меняет вектор его жизни по дороге в Дамаск, но не пишет за него послания. Бурлящая, страстная, порой противоречивая мысль Павла — это плод его свободного, гениального ума, просвещенного Духом, но не отмененного им. Промысел задает цель — «чтобы ты был служителем… у язычников» (Деян. 26:16-18), но как именно строить это служение — решает сам Павел, со всей своей энергией и со всеми своими ошибками.

Тезис третий: грех как знак препинания, а не конец предложения

Если путь человека свободен, а Промысел — это вектор, а не рельсы, то что происходит с нашими ошибками, грехами и неудачами? Заблудились — и все, конец? На это есть удивительный ответ: даже ошибки и грехи не могут быть, а включены в ткань жизни и спасения. Нам требуется переосмысление. Жизнь — это не безупречный чертеж, а повесть, полная проб и ошибок, ответственности за них и мужества самостоятельно решать последствия.

В этой повести грех — это не фатальная ошибка системы, а знак препинания. Он может быть точкой, завершающей одну главу и заставляющей начать новую. Запятой, вынуждающей сделать паузу и переосмыслить сказанное. Горькой точкой с запятой, разделяющей причину и следствие. Даже восклицательным знаком отчаяния, после которого голос может звучать тише, но гораздо глубже.

Величайшая надежда заключена не в идеальной безгрешной жизни, а в возможности преображения самого падения. История блудного сына — это не история о том, как хорошо быть послушным и оставаться дома. Это история о том, как опыт беспутной жизни на чужбине, опыт дна и отчаяния (многократные «точки» и «восклицательные знаки» его падения) привели юношу к моменту истины, к двоеточию: «Встану и пойду» (Лк. 15:18). Его грехи не были «запланированы» отцом, но были включены отцом в новый, более глубокий контекст отношений после возвращения. Радость отца не оттого, что сын не уходил, а оттого, что он «был мертв и ожил».

Отказ Петра от Христа — это жирная точка, поставленная им самим. Но эта точка стала не концом его истории, а началом новой, трагической и великой главы его апостольства, построенной на горьком опыте собственного падения и безмерном прощении. Принятие своей новой доли, жизни «как она есть», с ее шрамами и памятью о падениях, но омытой прощением, — вот итог этого болезненного, но целительного процесса. Итогом же всего пути становится не самодовольство достигшего, но тихая, всеобъемлющая благодарность Богу за то, что Он никогда не оставлял и не отрекался от нас, даже когда мы отрекались от Него.

Крест, центральный символ нашей веры, — это величайшее свидетельство этого принципа. Величайшее злодеяние, убийство Бога, становится орудием спасения мира. Бог не «запланировал» предательство Иуды и крики «распни Его», но, приняв их в Свое всеобъемлющее провидение, Он претворил акт ненависти в акт любви. Зло не стало добром, но было побеждено добром, обращено против самой своей сути.

Это не оправдание греха. Это утверждение, что последнее слово в истории принадлежит не человеческому заблуждению, а божественной любви, способной писать прямо по кривым строкам нашей жизни.

Синтез: доверие как основа истории

Таким образом, мы приходим к синтезу, который можно выразить в формуле: свобода — это доверие Бога человеку. Промысел — это доверие человека Богу.

Бог доверяет нам страшный и прекрасный дар свободы. Он рискует, полагаясь на нас, как режиссер рискует, приглашая на роль гениального, но непредсказуемого актера. Он верит, что в диалоге с Ним, в сотрудничестве, мы сможем раскрыть лучшие страницы нашей с Ним общей истории.

А мы, со своей стороны, доверяем Богу-Промыслителю. Мы верим, что наш свободный, порой хаотичный и сумбурный путь, со всеми его взлетами и падениями, ошибками и знаками препинания, которые мы сами ставим, Он способен направить к благим последствиям. Мы доверяем Ему, что наш личный вектор, каким бы извилистым он ни был, в конечном счете ведет к Смыслу.

Вывод: мир без фатализма

Что дает такая модель миру?

Для верующего это мир без фатализма. Его жизнь — не исполнение слепого рока, не квест поиска единственно верного решения и не путь след-в-след по предписанному порядку, а со-творчество. Молитва превращается из заклинания, призванного угадать и «умилостивить» неисповедимую волю, в доверительную беседу с Соратником о дальнейшем развитии сюжета. Ответственность за свой путь ложится на него самого, но и надежда обретает конкретные очертания: Бог не ведет его как ребенка за руку, а идет рядом, помогая ориентироваться и предлагая свои решения. Даже самые тяжелые главы его жизни могут быть переосмыслены и включены в повесть о спасении, завершившись не чувством вины, а благодарностью.

Для неверующего это возможность увидеть, что смысл жизни — не внешняя, навязанная догма, а внутренний, рождающийся в свободе ответ на вызов бытия. Даже не веря в Автора, он может почувствовать себя соавтором великой Книги — книги человеческой культуры, нравственности, поиска истины. Он может признать, что его свобода — не абсурдный треклятый дар в безразличной вселенной, а фундаментальное условие для созидания осмысленного мира, где даже ошибки — часть пути, а не его крах.

История пишется нами, но правка и конечный замысел принадлежат Тому, Кто видит весь текст целиком. И в этом напряженном, трагическом и прекрасном соавторстве рождается подлинная история спасения — общая для Бога и человека.

— Дмитрий Ватуля

Предыдущий выпуск: «Молчание Бога: присутствие через отсутствие»